В те поры Михаил Федорович и его мать съехались в своем доме в Ипатьевском монастыре. И видят они, что поляки около монастыря так и вьются - днем и ночью, быть осы, а в монастырь сунуться, конечно, боятся. Марфа Ивановна сразу сметила, что дело неладно, и стала обдумывать, как бы беду избыть и Михаила Федоровича спасти.
По Божьему, уж видно, изволенью приехал на
это время в монастырь Иван Сусанин. Он был в
Домнине вроде старосты поставлен, значит, за
управляющего, служил долгое время, и Марфа Ивановна поимела к нему такую доверенность, что
все равно, как на самую себя полагалась. Он и
удумал, как спасти от поляков Михаила Федоровича.
Перерядил он Михаила Федоровича во всю
мужицкую одежу, только сапоги и оставил боярские,
а то все - и рубаху, и полушубок, и шапку надел мужицкие, - и завил его в воз
сена, только дырочку оставил, чтобы дышать было можно. Завил и поехал, не
торопясь, будто так себе. Eхали, ехали - начали у Михаила Федоровича ноги стынуть. Как быть? Иван Сусанин и решился заехать на постоялый двор; хозяин там был у него
знакомый, и он на него уже надеялся, что в случае чего не выдаст. Но по чистой
правде открыться все-таки ему не решился. "Что, говорит, это с тобою за молодец такой?"
A Михаилу Федоровичу Сусанин еще раньше сказал:
"Что я буду говорить - ты во всем мне потакай, ежели что и не ладно, скажу - время теперь такое". Поотдохнули, обогрелись и поехали в свою вотчину.
Так в усадьбу Иван Сусанин не поехал, опасался, а приехал прямо к себе домой: дождался, пока стемнело, и вынул из возу Михаила Федоровича. Потом послал за зятем и стал с ним советоваться, как быть. Долго думали и удумали скрыть его в тайнике. В те поры почти у всех тайники были понаделаны. Каждый час можно было поляков опасаться: придут, все заберут и самих еще изобьют, а не то, так и вовсе убьют. Так от них в тайники хоронили хлеб, деньги и все, что подороже стоило, а потом и сами лазали.
У них было три тайника: в овине - в подлазе, на дворе у Ивана Сусанина и у его зятя, Сабинина, тоже на дворе. В один из них и надумали спрятать Михаила Федоровича, а в который - Сусанин и зятю не сказал.
Ночь проспали спокойно, а наутро приехал сосед с мельницы и говорит, что поляки ищут Михаила Федоровича. Сусанин сейчас же сдогадался, что нужно делать: взял ружье,
выпустил гончих собак, надел сапоги Михаила Федоровича и пошел на охоту. Сапоги ему, конечно, были узки, так он голенища у них распорол и подвязал, чтобы с ног не сваливались.
Вышел Сусанин за деревню и пошел прямо к болоту суметом, а собак разогнал в разные стороны. Много он колесил, перепутал все следы, потом снял сапоги, забросил их в пучину и вернулся домой.
Aтам уж зять дожидается, говорит, что поляки, ровно стадо псов несытых круг деревни рыскают и Михаила Федоровича ищут, хотят убить.
Сейчас Иван Сусанин берет Михаила Федоровича за руку и ведет на двор в омшаник. Отодвинул ясли, разгреб солому и спустил Михаила Федоровича
в яму, да наказал крепко-накрепко, чтобы ни за что оттуда не вылезал и голоса не подавал, даже если звать его будут т кричать: "Докуда сам не приду, дотоле и голосу не моги подать!". Потом закрыл люк, заровнял солому, поставил ясли на старое место и телушку припустил: будто ничего не было.
Иван Сусанин водил, водил их по болоту, а сам все около одного места кружит. Пришла ночь. Поляки измучились и стали грозить шашками. А Иван Сусанин поискал по снегу и говорит: "погодите немного, следы теперь прямо пошли!"
Дело было под большой сосной. И теперь она цела, только болото около нее вырублено и высохло.
Солдаты подобрали разрубленные части тела Ивана Сусанина и принесли их в деревню. Конечно, Антонида и зять Ивана Сусанина стали плакать и причитать. Плакали и все деревенские.
Только из ворот выехал на лед, на реку Кострому, спустился, а уж там его
два поляка дожидаются: "Что, спрашивают, старичок, везешь?"
"А вот, говорит Сусанин, сенца в монастыре купил, домой везу!"
"А нет ли у тебя какой поклажицы лишней, говори лучше сам, а то обыщем,
хуже будет!"
"Какая же, говорит, поклажа в сене будет? Ищите, ежели найдете, что хотите,
то и делайте!"
Видят поляки, что старик твердо говорит, не боится, - и пропустили его. Только один поляк копьем в воз ткнул, да Бог миловал, в Михаила Федоровича не попал. Так и проехали благополучно.
Заехали на постоялый двор и прямо на чистую половину прошли - народу
нет никого. Ну, значит, слава Богу. А хозяин, как человек знакомый, и спрашивает:
"Да брательника сынок, говорит Иван Сусанин, племянником мне будет".
"A он у нас, говорит Иван Сусанин, по господам в услуженье жил, так там всякому благородию этому и навадился. Вот, бояре ему за отличку и сапожки
подарили".
В усадьбе у Михаила Федоровича был дом барский со всякой прислугой. А Иван Сусанин жил отдельно вроде как на отшибе, в хорошей избе. Сыновей у него не было, а была только одна дочь Антонида. Приискал он парня в округе изо всех получше и принял к себе в дом заместо сына. Хоть и зять был, а не меньше сына его любил. По-нынешнему, по фамилии, парня Сабининым звали.
Потом видит, что все равно не укроешься - сам пошел к полякам: поляки
его схватили и начали допрашивать, а он ни в чем не признается. Тогда его стали пытать и хлестать ременными нагайками, и он обещал их отвести к Михаилу Федоровичу. Когда пришли в деревню, то Иван Сусанин начал их угощать по деревенскому обыкновению, просил выпить и закусить. Поляки сильно устали и поэтому согласились.
Иван Сусанин принес им вина, говядины, хлеба, а когда поляки перепились, то попросился у них сходить к дочери попрощаться. Поляки согласились,
только велели ему приходить скорее: "а не то, говорят, всю деревню сожжем".
Иван Сусанин пришел к зятю, попрощался с ним и отправил его за
солдатами: "где ни на есть, говорит, возьми и приводи скорей Царя спасать, а не то, говорит, всему царству русскому решенье будет".
Зять, конечно, сейчас же и отправился потихоньку, чтобы поляки не
приметили, а Иван Сусанин стал с дочерью прощаться: "Ну, Онтоня, прости меня Христа ради! - не чаю я сегодня в живности остаться, привел бы мне Господь Бог за Царя праведную смерть принять".
"Что ты, батюшка, говорит Антонида, как не быть, а надо беды избыть".
"Нет, Онтоня, чует мое сердце, что добра не будет".
"Ну, так, дай Бог вживе проститься, а не дай Бог тому случиться. Прости и меня, батюшка!".
Конечно, поревели, попрощались.
Приходит Иван Сусанин домой,
а поляки уж совсем пьяные: "Веди, говорят, сейчас к Михаилу Федоровичу. Весь, говорят, царский корень разом изничтожим, а после этого и всей России не сустоять".
Сусанин стал было их унимать ночевать, дело было к вечеру. А они кричат
"веди сейчас, а то и тебе живому не быть!" Что делать? И ревешь, да идешь.
Обыскали спервоначалу усадьбу. Ничего, конечно, не нашли. Хотели обыском по деревне идти. А Иван Сусанин и говорит:
"Я знаю, куда Михаил Федорович девался!"
"А куда?"
"Он ушел на охоту в болото".
"Врешь, нас не обманешь!"
"А пойдемте, я вам и следы покажу".
Пошли - и верно наслежено: следы в боярских сапогах и собачьи следы кругом. Это те, что Иван Сусанин утром наделал. Поляки уверились и говорят:
"веди по следам!"
И повел их прямо в середину болота, прочь от деревни. Завел в самую чащу, кругом провалища и деваться некуда.
Поляки стали догадываться, что Иван Сусанин их обманул. Начали ему пистолетами и шашками грозить, а то обещали много денег, только бы он вывел их из болота. Но Сусанин говорил: "Подождите до свету: я и сам теперь дороги не знаю". Он хотел только как-нибудь провести время.
И вдруг на рассвете пришли солдаты. Их Сабинин встретил на дороге и привел. Поляки осердились и разрубили Ивана Сусанина шашками на мелкие части. Потом солдаты их всех самих перерубили.
Записано в 1911 г. Н. Н. Виноградовым, членом Совета Костромской ученой архивной комиссии. Публикуется в сокращении.
Заимствовано из журнала Губернский Дом 1/93, специальный выпуск.