18 августа 1952 г., в санатории Sta. Maria, в далекой Аргентине почил от туберкулеза легких Петр-Николаевич Щабельский-Борк. Ушел в лучший мир хороший, прекрасный человек… Человек великой скромности, бессребреник. Патриот великого сердца. Ушел верный сын Императорской России и доблестный офицер Императорской Армии.
   В настоящей заметке мне хотелось бы посильно осветить духовный облик почившего. Люди, ему подобные, встречаются нечасто.
   Не гнавшийся за житейским благополучием, ничего для себя не искавший, почивший Петр Николаевич жил исключительно интересами беззаветно им любимой родины и неразрывно связанной с Ея судьбами Династией. Чуждый тени каких-либо сделок с совестью, Петр Николаевич до последнего вздоха исповедывал верность нашему, тысячелетним опытом проверенному лозунгу - за Веру, Царя и Отечество. Верность эту он доказал и своей службой родине, оставшись инвалидом после нашей Великой войны 1914 года, в которой он принимал участие до конца, несмотря на полученные ранения (у него были прострелены легкие в кавалерийской атаке) и своими работами в эмиграции.
   Позволю себе сделать небольшое отступление. К началу настоящего столетия Россия стояла на пороге невиданного расцвета своих сил и возможностей. Несмотря на неудачную Японскую войну и беспорядки 1904-1905 годов, поступательная энергия страны принимала все больший и больший размах. В обстановке, немыслимой сейчас и представить, свободы Царского режима - созидательные стремления нации развертывались широко и беспрепятственно. В области мышления наметился определенный перелом в сторону реальности. Кабинетно-безнадежные стоны русской интеллигенции; заумные вещания недавних властителей дум; упадочническая литература - теряли круг слушателей и почитателей. Наиболее одаренные и независимые представители нации, не терявшие связи с народной толщей, отгораживались от недавних навождений. Тираж "Русского Богатства" падал, так называемая профессорская газета, "Русские Ведомости", получаемые больше по контерансу, оставались на столах получателей нераспечатанными грудами… Молодежь, студенчество - устремились в своем большинстве в сторону практического дела. Мережковские, Ивановы, Белые допевали свои песни по разным Зеленым Лампам и Бродячим Собакам, вывариваясь в соку отживающей кружковщины…
   Наметившееся отрезвление привело к открытию подлинного Лика России, вылившееся в борьбу с традиционным оплеванием нашего прошлого; в пересмотр нашего былого; в розыске забытых (а порой и отвергнутых) материалов; в любовное собирание сокровищ нашего культурного богатства и в очистку нашего исторического Лица, изуродованного гримом прогрессивных тенденций предыдущего столетия. Течение это принимало широкие размеры. Преклонение пред авторитетами установившихся трафаретов понимания нашей истории и русского национального характера уступало место поискам русской самобытности во всех областях проявления русского гения… Все это было поглощено хаосом русского безвремения, приведшего нашу страну к неслыханному порабощению "преемниками сеятелей разумного, доброго, вечного"… Однако, течение это не заглохло, не растворилось бесследно. Оно пробилось и пробивается к жизни крепкой, могучей струей и среда захлестнувшего Россию моря казенной лжи и соцзаказов официальной мысли ( свидетельством является ряд трудов и монографий, выходящих ныне в подъяремной России) и за границей, в эмиграции - в виде посильных вкладов в нашу национальную сокровищницу отдельных самоотверженных работников.
   К числу таковых принадлежал и Петр Николаевич Щабельский-Борк. Владея пером, широконачитанный и образованный человек, Петр Николаевич посвятил свои труды на собирание и сохранение для потомства тех черт и черточек нашего былого, в которых ярко выявлялись лучшие качества русского человека - от Монарха до простолюдина; где сквозили черты нашего народного гения; где проглядывали во всей непосредственности воззрения нашего народа на существо Власти и Ея Носителей… В своих коротких рассказах, которым почивший любил придавать форму художественного лубка, Петр Николаевич порой возвышался до подлинного пафоса и лубки "Старого Кирибея" нередко вызывали благодарно-просветленную слезу на глазах взволнованных читателей. Стоит вспомнить последний очерк почившего "Орел Всероссийский".
   Петр Николаевич дал ряд картин и набросков отошедшего быта, с его праведниками, бесхитростными слугами Царя и Отечества; исторические зарисовки известных (а часто до него и неизвестных) событий и персонажей, показав порой фигуры наших незабвенных Венценосцев в их действительный рост. Не обошел он молчанием и ушедшее корнями в глубины нашей истории старообрядчество. К чему бы не прикоснулся Старый Кирибей - все носит отпечаток великой любви к России, Ея Славе и прошлому.
   Работая в тяжких условиях эмигрантского быта, урывая время от сна и отдыха и перенапрягая свои и без того подорванные силы, Петр Николаевич мечтал собрать свои вещи, рассеянные по повременным изданиям с тем, чтобы выпустить их отдельным сборником "Российские Самоцветы", как он предполагал его озаглавить. Бог не судил осуществиться этому желанию.

   Но не "Российские Самоцветы" составляли главный интерес Петра Николаевича. В силу личных, сложных и глубоких переживаний, порой граничивших с чудесным - Старый Кирибей еще в России сосредоточил свое внимание на памяти убиенного Императора Павла Петровича. Собрав огромный материал, - печатный, изустный и рукописный, овладев в совершенстве эпохой, Петр Николаевич проникся чувством благоговейного почитания умученного Венценосца и поставил себе задачей борьбу за восстановление Его действительного облика. В условиях эмиграции пришлось ограничиться заметками, статьями, небольшой брошюрой. Однако, и этот скромный труд принес плод мног , открыв большому, очень большому кругу русских людей глаза на образ Державного Страстотерпца, оклеветанного современниками и историей, и давно признанного русским народом Заступником безвинно страдающих, обиженных и гонимых.
   За кончиной рыцаря убиенного Государя позволительно поведать, что беззаветная любовь и преданность Петра Николаевича Его памяти встретила как бы некий чудесный отклик со стороны последнего. В руках почившего, за время проживания его в Берлине, накопился богатый материал в виде книг, портретов, грамот, медалей, записок и всяких сувениров Павловской эпохи. На приобретения подобного характера у Петра Николаевича средств не было. Вещи, как говорится, поступали сами собой, поступали отовсюду, по большей части от неизвестных. Приток таковых был особенно заметен к датам рождения, тезоименитства и убиения Государя Павла Петровича. Явление это было настолько постоянным, что давало повод близким Петру Николаевичу людям (как например ген. Бискупский, деливший с ним квартиру в Берлине) накануне таких дат загадывать - вспомнит ли Государь Император своего верного Паладина? Ко всеобщему удивлению ожидания обмануты не бывали.
   Судьба собранного и хранимого с такой любовью, к сожалению, неизвестна. (Все погибло при одном из американских налетов на Берлин. От дома ничего не осталось). Собрание пришлось покинуть в связи с событиями Последней Войны. Однако, добравшись до Буэнос-Айрес, Петр Николаевич сообщил мне в первый же год своего пребывания в Аргентине, что благоволение Императора его не покинуло: ко дню кончины Павла Петровича Старый Кирибей был порадован посылкой, по его словам, великолепного Портрета Е.И. Величества от неведомого ему лица. Это обстоятельство необычайно ободрило удрученного потерей собрания Петра Николаевича и придало ему новые силы в его работе.
   Человек добрейшей души, умудрявшийся из своего скромного заработка откликаться на нужды и несчастия, где бы он их не встретил, Петр Николаевич умел гореть священной ненавистью в отношении поработителей нашей родины и ее предателей. Как известно, и в этой области он остался небездействен и дорого заплатил за попытку убрать с жизненной арены презренного Милюкова.
   Наряду с небольшой дозой присущего ему чудачества, Петр Николаевич владел завидным даром беззавистной радости чужому успеху. Никто так не сиял и не ходил таким именинником, как Старый Кирибей, когда становились известными удача и успехи его знакомых и близких…
   Да будет ему легка далекая, приютившая его земля. Да простит ему Господь его вольные и невольные… Да примет его в селениях праведных и да пошлет чистой душе его вечный покой… А за бренностью жизни человеческой - долгую, долгую память среди знавших и любивших его.

В.Зверев.

Назад